Программа примечательна прежде всего тем, как государство представляет себе сам смысл патриотизма и как оно собирается внедрять определенные ценности в народное сознание. С первых же строк этого документа, окончание действия которого должно быть ознаменовано мобилизацией работников кино, телевидения и печати на патриотический фронт и невероятным числом проведенных «военно-полевых» и «военно-шефских» мероприятий, становится очевидным, что представления государства о патриотизме сильно расходится с представлениями общества об этом понятии.

Огрубленно говоря, то, что обладающие «зрячей любовью» к Родине патриоты назвали бы вслед за Лермонтовым Михаилом Юрьевичем «немытой Россией», для государственных лейб-патриотов является предметом гордости, исполненным сакрального смысла. Поклоняться этому предмету следует со всем милитаристским рвением. Ибо программу нельзя даже упрекнуть в том, что она утверждает, например, националистические или воинствующие православные ценности, хотя в списке мероприятий наличествуют специальные акции для «братских славянских народов» (общефедеральной программе, впрочем, следовало бы для разнообразия озаботиться и проблемами воспитания народов неславянских). Речь идет о почти исключительно военно-патриотическом воспитании в дистиллированном советском понимании – ровно в том ключе, как это происходило именно в годы правления Брежнева, чей режим политически держался исключительно на объединяющей мифологии Великой Отечественной войны.

Все это выглядит абсолютно дико. На дворе, можно сказать, постиндустриальная эра, а кабинет министров ожидает, что в результате исполнения программы появятся «мировоззренческие установки на готовность граждан к защите Отечества» и повысится «уровень реализации творческого потенциала журналистов, писателей, кинематографистов в области патриотического воспитания».

Казалось бы, что брюзжать? И деньги по нынешним временам не очень большие, и издание за государственный счет какого-нибудь шеститомника по истории российской оборонки – дело столь же узкоспециальное, сколь и невинное.

Но вопрос в другом – а стоило ли вообще тратить деньги на мероприятия с сомнительным содержанием, неясными целями и непонятными результатами на выходе?

Но даже это не главное. Проблема в том, что у государства и вверенного ему населения два разных патриотизма. Один – полностью отождествляющий понятия «государство» и «страна», «государство» и «народ», «государство» и «общество», в ряде случаев объединяющий государство и одного человека (в этом смысле очень технологична для патриотического воспитания, например, «Рухнама» Сапармурата Ниязова).

Подобного рода подход нашел свое отражение в программе патриотического воспитания.

В этом контексте любая критика государства антипатриотична. Другой подход: государство и страна – вещи неотождествимые. Любовь к России не обязательно совпадает с любовью к государству и его символам, как иной раз радикальным образом расходятся интересы общества с интересами государства.

В этом контексте, например, сталинский гимн с правленными михалковскими словами не объединяет общество, а раскалывает его (причем до сих пор), оставаясь «неконвенциональным» государственным символом.

Спасло ли Советский Союз отождествление государства и Родины? Помогла ли ему стройная система патриотического воспитания – начиная с детского сада и «Веселых картинок» и заканчивая политинформациями и журналом «Агитатор» с многомиллионным тиражом? Даже развитие, расцвет и агония идеологий не связаны напрямую с интенсивностью пропаганды, что уж говорить о таких тонких вещах, как воспитание патриотизма. Реанимировать любовь государства путем возрождения внешнего и внутреннего агитпропа – это все равно что выпускать ничем не обеспеченные идеологические облигации, «занимая» крупицы народной любви, за которую потом нечем будет заплатить. Долговая пирамида может в один прекрасный день рухнуть – запасов любви государства к народу не хватит, чтобы погасить долги по бумагам с чрезмерно высокой доходностью.

В новой истории России был один эпизод, когда интересы государства и общества, которое было полностью подавлено государством, совпали, – это патриотический порыв Великой Отечественной. Тогда живой символ государства, Сталин, признал за гражданами право называться «братьями и сестрами» и фактически просил у них помощи. Не случайно этот период советской истории многие позднейшие исследователи называли временем свободы. Свобода состояла в совпадении интересов.

Собственно, соблюдение интересов частного человека и есть подлинный патриотизм.

Такую Родину можно любить не только за «куст ракиты над рекой». Такой Родиной – свободной, демократической, лояльной к интересам гражданина – можно гордиться. Но подобного рода патриотизм не воспитать никакими программами, государственными символами, дворцовыми церемониями и портретами.