Как ни старайся, как ни лечи себя талассами — будешь стар, коли не умрешь молодым

Волшебным образом в моем доме явилось великое множество женских журналов. Будучи по натуре своей Петрушкою (слуга Чичикова; Гоголь пишет о нем так: “Ему было совершенно все равно, похождение ли влюбленного героя, просто букварь или молитвенник, — он все читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от нее бы не отказался”), я сунул нос и в эти буквы, увлекся незнакомой смысловой средой — и махнул разом и “Космо”, и “Базар” с “Вогом”, и “Офисьель” с “Домашним очагом”.

Только начав читать, я тут же ощутил несовершенство мира и себя в первую очередь. Это было новое, незнакомое чувство: будто я на пиру, и голоден, и тарелка предо мною, и приборы, — но слуги несут яркие ароматные кушанья мимо меня и где-то вдали раздаются заздравные песни и звенят бокалы.

Продолжая чтение, я постепенно перешла в женский род и поняла, что небезнадежна, все зависит исключительно от меня: стоит мне махнуть рукой на сковывающую меня ежедневную рутину, посмотреть на себя саму со стороны — и я легко присоединюсь к тому самому пиру, и я должна быть на нем не замарашкой у входа, а принцессой! Принцессой! Принцессой!

Когда я закончила чтение, я была готова к переменам и к экспериментам над собой, я была воодушевлена, я остро хотела тратить себя на улучшение себя же изнутри и снаружи. Отчаяние охватило меня, когда я поняла, что, пока я была погружена в журналы, наступила ночь и большинство учреждений красоты уже закрылось; а кроме того, я почти со слезами осознала, что мои кроссовки

46-го размера совершенно вышли из моды: они не на танкеточке!

Отпустило, да и то не совсем, минут через пятнадцать, после того как я отложила последний журнал. Я прекратила взвизгивать и стрелять глазками, снова стал мужского рода и обрел наконец способность рассуждать.

Первым делом, не знаю уж почему, я отказался от вроде бы твердо намеченной талассотерапии; следующей жертвой вернувшегося рассудка стал воскресный шопинг: вместо того чтобы пополнить гардероб парой актуальных ярких топиков, я решил заняться ремонтом старой японской стереосистемы; вздохнув, отказался и от зеленой диеты, которая должна была улучшить состояние моей кожи за шесть недель.

Но изящный, усыпанный мелкими стразами червячок сомнения продолжал покусывать меня: что же, я не стану выглядеть моложе?

Эта идея засела во мне все-таки крепче и неизбывнее всего: сейчас молодость — главное достоинство человека, впереди красоты, ума и таланта; многие прекрасные женщины бесконечно страдают от того, что время прибавляет им седины, морщин и меняет фигуру. И сколько ни говорят им любящие мужчины, что это неважно, что они любят своих любимых такими, какие они есть, женщины трагически не верят.

— Для кого ты так стараешься, дорогая?

— Для себя!

Ну так все-таки: что же делать нам, чье время молодости вышло? Как ни старайся, как ни лечи себя талассами — будешь стар, коли не умрешь молодым. Можем ли мы снискать пусть не любовь, но хотя бы расположение?

Утешения в женских журналах, даже для тех женщин, кто постарше, я так и не нашел.

Вспомнил вместо того одну историю. Одной женщине, Вере Александровне, сравнялось 84 года, было маленькое торжество, она испекла пирожок с ягодами, сидели в саду, сгущался августовский вечер, пили сладкое красное вино. Моя близкая родственница, приглашенная к столу, набравшись храбрости, спросила:

— Вера Александровна, теперь, должно быть, не будет неловко спросить вас, как чувствует себя человек в старости?

— В старости? — переспросила Вера Александровна. — А я не чувствую себя старой! Я, правда, стала похуже видеть, немножко испортилась походка, а в остальном я такая же, какой была шестьдесят лет назад.